Густые тени в репетиционной
В вечерний час во всех углах сошлись.
Лишь уличною далью заоконной
Был освещен холщовый верх кулис.
Нам не хотелось зажигать огня, –
Рассказчице мешала б яркость света.
...Все поначалу было для меня
Лишь будничной беседой для газеты,
А для нее – уже в который раз –
Докучным беглым интервью – не боле.
Но вот спросил я:
– А для вас, для вас
Такая роль вдруг стала вашей ролью? –
Я женщины лицо увидел близко,
И сеть морщинок у припухлых век.
И многое сказал мне об артистке
Сединок молодых уже заметный снег...
– С рассвета в Ленинграде осажденном
Снег шел весь день. – Так начала она.
Какой бомбежки нынче ждать еще нам!
И странная стояла тишина.
Туманным пологом врагу закрыло цели,
Но каждый дом здесь был настороже!
В тот день спектакль очередной смотрели
Фронтовики.
Он начался уже.
Морозный зал «Комедии»,
и стужа
Среди кулис привычная была.
Свой полушубок затянув потуже,
И вправду я согреться не могла.
Я в «Русских людях» Валюшку играла,
Разведчицу.
Я на заданье шла.
Вдруг взрыв снаряда, будто среди зала.
На сцене тьма меня обволокла.
Я в полной тьме.
Я растерялась.
Словно
Одна ... Одна ...
И ни души вокруг.
Я все слова забыла.
Лишь неровный
Метался сердца одинокий стук.
Но в зале где-то вспыхнул острый лучик…
Один... Другой...
Затем еще... Еще... –
Фонариков карманных свет летучий...
Они во тьме светились горячо.
И сотни их слились в одном потоке,
В одном луче,
И он повел меня.
Я снова – Валя.
Я в бою жестоком.
Я тоже снопик этого огня.
Так до конца спектакля.
До конца
Фонарики солдатские светили.
Нет, не они!
То русские сердца
На подвиг звали и опорой были.
Как ратный труд –
была мне эта роль!
Я в этой девочке для замершего зала, –
Свою надежду,
скорбь свою и боль,
Я в ней тогда сама себя играла.
. . . . . . . . . . . . . . . .
...Надвинув шапки низко, до бровей,
Я вспомнил – в этом зале мы сидели,
И вдруг разрыв снаряда у дверей
И – мрак на сцене, как в закрытой щели. <…> |