Этот город бессонный, похожий на сон,
Где сияющий шпиль до звезды вознесен,
Город башен и арок и улиц простых,
Полуночный, прозрачный, как пушкинский стих,
Снова он возникает из мглы предо мной,
До безумия ‒ прежний, до горя ‒ иной.
Перерублен садовых решеток узор,
Под ногами валяется бронзовый сор,
Вечный мрамор Атлантов в подъезде дворца
Перемолот, дымится под ветром пыльца;
И на жгучую, смертную рану похож
Жаркий бархат оглохших михайловских лож.
Что мне делать теперь? Как войти мне теперь
В этот раненый дом, в незакрытую дверь?
Здесь глаза мне повыколют жилы антенн,
Паутиной обвисшие с треснувших стен,
Онемят фотографии мертвых родных
И задушит зола недочитанных книг.
Ничего, я стерплю. Ничего, я снесу
Огневую ‒ от бешеной боли ‒ слезу.
На камнях площадей, на могилах друзей,
Всей безжалостной силой и верою всей,
Молча, зубы до хруста сжимая, клянусь:
‒ Ленинград, я к тебе по-иному вернусь!
По степям и болотам не кончен поход,
Над землею проносится огненный год,
На обломках Берлина ему затухать,
На развалинах Пруссии нам отдыхать.
И да будет, ржавея на наших штыках ,
Кровь врага оправданием нашим в веках.
Там, в проулках чужих городов-тайников,
В час расплаты отыщут своих двойников
Каждый дом, каждый листик с чугунных оград,
Каждый камень твоих мостовых, Ленинград!
Кто посмеет упреком нас остановить,
Нас, из братских могил восстающих, чтоб мстить?
Слишком мало обратных дорог у солдат.
Но возникнешь пред тем, кто вернется назад,
Воплощением наших надежд и страстей,
Ты ‒ внезапный и вечный в своей красоте,
Как бессмертная сказка на снежной земле,
Как мгновенный узор на морозном стекле.
Февраль 1944 г. |