Русский Париж с большой скорбью встретил провал МХАТа.
В болотном застое губернской дыры
Когда-то привольно цвели Три сестры,
Бывали в театрах, в кино, на балах,
И польку-мазурку плясали в гостях.
Белы и румяны как кровь с молоком,
О небе в алмазах мечтали тайком,
Давали журфиксы, не зная забот,
Читали Толстого и ждали свобод.
Но скучен был сестрам мещанский удел,
Сам Чехов однажды сестер пожалел,
Занес их в блокнот, покачал головой
И мысль отправил им далекой Москвой.
И стали те сестры на Бога роптать:
«На то ль мы родились, чтоб кушать да спать,
И жить в захолустье, где радует взгляд
Армейский полковник с оравой ребят!»
И, горько вздыхая и млея с тоской,
Они разлюбили свой город родной –
Дома, магазины, деревья, траву
И только скулили: «В Москву!.. да в Москву!..»
И вот – исполненье пленительных грез –
В Москву Трех сестер скорый поезд увез..
*
В Москве Три сестры попадают во МХАТ.
Там томно страдают, изящно грустят,
И, чеховский свет разливая кругом,
О небе в алмазах мечтают втроем…
И вот совершилось. К концу октября
Багровая вспыхнула в небе заря…
И много воды утекло с той поры.
Пережили много в Москве Три сестры,
Видали и голод, и холод, и Нэп,
Дрожали за уголь, за угол, за хлеб,
И часто, когда затихала Москва,
И в старой буржуйке трещали дрова,
Они вспоминали губернский уют
И прежнюю веру в искусство и труд.
И все изменило свой облик вокруг,
В изгнании умер Вершинин, их друг,
И даже в театре, в советский сезон,
Вошел полновластно партийный уклон.
От Чехова Горький теперь перенял,
И свой молодняк он на сцену нагнал,
Оставшись в театре своем не у дел,
Старик Станиславский седел да седел,
Хоть слезы текли втихомолку из глаз,
Но он исполнял социальный заказ.
Смешны и «враждебны» для новой поры,
С
со сцены театра ушли Три сестры,
И как коммунистка, вступая в фавор,
Любовь Яровая сменила сестер…
И с ней, Яровой, на плакатах афиш,
Поехал театр на гастроли в Париж,
Был встрече с ним там театрал русский рад,
«Ах, Чехов!, ах, “Чайка!” ах, “Сестры!”, ах, МХАТ!..
Ведь МХАТ – наша жизнь, наша кровь, наша плоть!
Они приезжают, – сподобил Господь!..
Так несся к святыне промчавшихся лет,
От чистого сердца любовный привет.
И вот состоялась театра гастроль,
В душе театралов и горе, и боль,
Восторг светлой встречи в них сразу утих,
«Любовь Яровая» так встретила их,
Что МХАТу был вынесен вмиг приговор:
«При этой особе не нужно «Сестер!»
Всем было неловко от встречи такой,
И после знакомства с мадам Яровой,
Сердца москвичей о минувшем грустят.
«Где “Чайка”? Где Чехов? Где “Сестры”? Где МХАТ?»
*
Домой театралы из МХАТа брели,
И глупые слезы из глаз их текли…