О. В. <Волькенштейн О.А.>
Близок ли нам Чехов. (К 25-летию со дня его смерти)
Источник: Рабочая газета (Москва). 1929. 14 июля. № 159. С. 4.
Если есть что-нибудь совершенно непримиримое, до конца враждебное социализму и строящему этот социализм пролетариату, то это именно психология немощных мягкотелых людей и людишек, коротавших свои дни в сумерках общественной жизни 80-годов. А ведь о них-то и писал Чехов, их нудному и жалкому существованию как будто он отдал свой художественный талант, их растерянность, органическую неспособность к активному вмешательству в жизнь он и изображал! Чем же, в таком случае, дорог Чехов современному пролетарскому читателю? Неужели только тем, что показывал людей чуждых, людей, какими мы не хотим быть, о которых хотим забыть поскорее и навсегда?
Нет. Иные темы и мотивы чеховских рассказов близки нам.
Чехов нам дорог, прежде всего, разоблачением той неудовлетворенности и тех исканий лучшей жизни, которыми сам он и лучшие из его героев горели.
«Где я, боже мой! Меня окружает пошлость и пошлость. Скучные, ничтожные люди, горшки со сметаной, кувшины с молоком, тараканы, глупые женщины...Нет ничего страшнее, тоскливее… Бежать отсюда, бежать!» – пишет он в своем дневнике.
Говорят, будто самое характерное, самое главное в творчестве Чехова – это беспомощность, безвольность созданных им людей, и будто в этом – обаяние Чехова и корни любви к нему российской мягкотелой интеллигенции его времени…
А вот пишет же он в одном из последних рассказов своих:
«Главное – перевернуть жизнь, а все остальное не нужно».Все остальное – это нытье, слова и вера без дел, та обломовщина, которая камнем висела на ногах русской общественности прошлых десятилетий.
«Пришло время, надвигается на всех нас громада, готовится здоровая сильная буря, которая идет, уже близка и скоро сдует с нашего общества лень, равнодушие, предубеждение к труду, гнилую скуку!»
Такие места рассеяны по драматическим произведениям и по рассказам Чехова. И если для читателя чеховского времени они тонули в общих серых и тоскливых тонах его творчества, то для нас они-то как раз особенно важны, они-то и роднят Чехова с нами, говорят нам, что где-то, в тайниках своей души он и тогда был с нами, был с будущим, верил в это будущее верой чуткого художника и любил его…
Нет. Чехов – наш не потому, что люди, созданные им, ценны и интересны, а потому что он раскрывал глазам современников убожество этих людей, потому что через болото и гнет действительности он заглядывал в будущее, тогда окутанное еще предрассветным мраком… И не случайность, что Чехова любило все молодое и революционное в рабочем классе и передовой интеллигенции того времени, и ненавидело все застойное, реакционное.
«Так жить нельзя!» – это можно было бы поставить эпиграфом к собранию сочинений Чехова.
© Санкт-Петербургский государственный университет