Глубокая скорбь и горький смех – оружие большого художника. Презирая «сволочной дух» российского самодержавия, Чехов изобличал паразитов, питающихся соками жизни за чужой счет. Обитатель увядающей дворянской усадьбы, деревенский кулак капиталист, никчемный интеллигент – ярко показаны писателем в пьесах, повестях и маленьких рассказах.
Но, восставая всей душою против гнетущей дикости помещичье-капиталистического строя, Чехов не мог указать пути к новой, свободной жизни.
Он, подобно своим героям, призрачно мечтал о прекрасных садах будущего.
Революционная борьба не была уделом этого художника. И отсюда – раздвоенность писателя. Чехов хорошо понимал, что крушение капитализма неизбежно, что подлая система «власти человека над человеком» обречена на гибель. Он выносил смертный приговор своим героям.
Но писатель был связан узами социального родства с обреченными на смерть. И приговор смягчается.
В книгах писателя очень часто звучат нотки сострадания, жалости к обреченным людям. Вместе со своим героем дядей Ваней Чехов скорбит о потерянных днях, «глупо размененных на пустяки». Поэтому не случайно и «Вишневый сад» – пьеса, задуманная автором в плане веселой комедии, почти фарса, носит в себе элементы творческой раздвоенности.
Меткие, социально острые характеристики персонажей «Вишневого сада» облечены автором в поэтическую оболочку лирической грусти.
Следуя слепо за автором, подчиняясь его творческой раздвоенности, мастера театра нередко впадали в ошибки. Сам А.П. Чехов был недоволен постановкой «Вишневого сада» на сцене московского Художественного театра. Был недоволен потому, что постановщики затушевали комедийную основу пьесы. Преподнесли «Вишневый сад» зрителю в форме лирической драмы.
Прочитать наново пьесы Чехова, прочитать их языком наших дней – ответственная задача для работников советского театра.
Большой ростовский театр, поставивший «Вишневый сад» к юбилейным чеховским дням, пошел по пути только частично нового прочтения пьесы.
Спектакль сделан крепко и актерски, и режиссерски. Образцы хорошего сценического мастерства показали исполнители ролей помещицы Раневской (т. Валента), старого барина Гаева (т. Ванновский), Симеонова-Пищика (т. Гарин), старого барского слуги Фирса (т. Галин), приказчика Епиходова – «двадцать два несчастья» (т. Леондор).
Главное же, что помешало театру острее выявить социальную сущность спектакля, заключается в некотором увлечении чеховской лирикой. И постановщик (т. Вильнер), и большинство исполнителей в основном остались верны старой мхатовской редакции «Вишневого сада».
Между тем, отдельные куски спектакля, которые удалось коллективу театра прочитать по-новому, говорят о еще не раскрытых глубинах «Вишневого сада» как комедии большого социального звучания.
В спектакле Большого театра легче разработана тема о власти денег в капиталистическом обществе. Ключ к углублению этой темы театр нашел в образе помещика Симеонова-Пищика и в реплике Лопахина «за все могу заплатить».
Театр снял также покровы «благородства», излишней лиричности с помещика Гаева. Артист т. Ванновский, оставаясь в рамках чеховского текста, не переигрывая, умно разоблачает нравственную пустоту старого барина. Артист дает яркий образ дворянчика-паразита, который оторвался от почвы и никак не может к ней опять присосаться.
Большой театр обладает крепким актерским коллективом, который может и должен углубить работу над чеховской пьесой и до конца прочитать ее языком наших дней.