| |
| Памяти Н. В. Гоголя |
| К 150-летию со дня рождения |
| |
| Источник: Вестник русского студенческого христианского движения. 1959. № 53. С. 1–3. |
| |
| Прошло 150 лет со дня рождения Гоголя (он родился 20-го марта 1809 г.) и больше 100 лет со дня его смерти (9 февраля 1852 г.), – а его творчество, его личность все еще остаются не до конца разгаданными, не до конца понятыми. В чем причина этого? Конечно, не в недостатке исследований о Гоголе: литература о нем исключительно велика. Но прав был один современный ученый (Д. И. Чижевский), когда озаглавил свою недавнюю статью так: «Неизвестный Гоголь». Да, он остается – и в малом и в большом – еще «неизвестным», ждущим раскрытия и уяснения и творчества его и самой личности его. Конечно, меньше всего надо думать при этом о внешних фактах жизни или о внешнем анализе творчества Гоголя, – основная задача историка в отношении Гоголя состоит в другом, – в уяснении и раскрытии тех его основных идей, которыми он жил, которыми насыщены его произведения. Художественное творчество Гоголя теснейше, но часто и неисследимо связано с его идейными исканиями, – и в его произведениях всегда есть, так сказать, несколько слоев. За внешним рисунком, часто изумительным по яркости красок и меткости выражений, есть не один, а несколько слоев, есть скрытая внутренняя диалектика самого художественного творчества, неотрываемая ни от словесной плоти, ни от идейных построений, лежащих в их глубине. Этих идейных построений нельзя сразу найти, порой их нужно долго искать, – путем тщательного и медленного проникновения в стиль и форму, в сюжет и его изменения в разных редакциях. Прекрасный образец того, что дает такое изучение разных слоев в творчестве Гоголя, представляет замечательный (давний) этюд того же Д. И. Чижевского о «Шинели» Гоголя. |
| |
| Однако одной сложностью творчества Гоголя не исчерпывается задача раскрытия «загадки» Гоголя. Самый образ его постоянно как бы двоится в сознании читателя – и порой трудно сказать, что существенно, и что поверхностно в нем. С одной стороны он беспощадный обличитель всякой неправды, суровый судья всяческой пошлости, холодный, чуть-чуть даже жестокий анатом человеческих слабостей, – а с другой стороны он настоящий романтик, с неутолимой жаждой идеала, с страстной мечтой послужить «обновлению» людей, ищущий малейшей искры Божией в них, чтобы начать дело обновления. Он глава художественного реализма в русской литературе, почти бесстрастный регистратор |
| |
| 1 |
|
| |
| скудости и бедности духа всюду, – а в то же время в его произведениях столько тоски! Когда приходит к концу повесть о том, «как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», то вся эта беспощадно суровая картина мелочности и пустоты людей неожиданно завершается вздохом автора: «скучно на этом свете, господа». Рассказ о «Старосветских помещиках», написанный почти в элегических тонах, дающий впечатление скромной идиллической жизни, вдруг прерывается – резко и как-то неожиданно – темой о смерти. И так во всем не столько противоречия, сколько трудно согласуемые черты. Смех – и слезы сквозь смех, искание комических черт (напр. в повести о капитане Копейкине) и жуткий трепет перед разобщенностью жизни и идеала. Трагическая напряженность как-то сама собой прорывается вдруг в суровом обличении (напр. в обрисовке Плюшкина), – и это сплетение комического и трагического элемента не случайно, но восходит к трудно уловимой внутренней диалектике творчества. Будучи гениальным писателем, Гоголь под конец жизни был уже не уверен, точно ли художественное творчество есть его истинное и главное призвание; несомненно для самого Гоголя часто оставалось неясным то, что лежало в глубинах его исканий. Да, Гоголь – гениальный художник, изумительный мастер слова, но он и глубокий идейный искатель, всегда занятый темой, которая как бы давила на него всей своей вековой тяжестью, темой о преобразовании жизни на религиозных началах. Любопытно отметить, что через всю жизнь Гоголя проходит какая-то навязчивая дидактическая тенденция (корни которой очень глубоки у Гоголя), желание поучать и наставлять, – и эта тенденция, уходящая своими корнями в его заветную мечту о «служении правде», с годами (вопреки тому, что обычно думают о Гоголе) становилась по существу гораздо более скромной, чем напр. в «Шинели» или в «Портрете». Но как раз дидактизм более поздней эпохи, хотя и был он более сдержанным, чем в предыдущую эпоху, оказался совершенно неприемлем для русского общества и только послужил очень острому и печальному расхождению между Гоголем и русским обществом – больше, чем что-либо другое. |
| |
| Но надо со всей определенностью сказать: Гоголь не совладал с темой, которая мучила его. Тема была гениальная, была пророческим преддверием всей русской культуры в последующие годы, – но тема эта, тема религиозного обновления жизненных отношений, затруднена ведь вековыми преградами! Она потому и оказалась сложнее, труднее, глубже, чем это представлялось Гоголю, но она неустранима именно для православного сознания. С Гоголем в этой теме перекликаются Толстой и Достоевский, |
| |
| 2 |
|
| |
| Влад. Соловьев и Бердяев, Булгаков и Франк, – и многие dii minores вплоть до Пастернака. У Гоголя были бесспорно предшественники в русской же литературе (достаточно назвать имя Сперанского), но до Гоголя его тема ни у кого не была центральной. |
| |
| Гоголь действительно был придавлен и сложностью, и какой-то необъятностью его основной идеи, но он остался в самой теме вождем всех нас, чье сердце живет мыслью о перестройке жизни в духе Православия, в противовес разным духовным неправдам, приведшим на Западе к торжеству пагубного и бесплодного секуляризма. |
| |
| Но тема Гоголя все еще остается только темой, и ее историческое выявление есть вообще дело не теоретической разработки, а жизненного творчества. Все вековые осложнения и недоразумения, скопившиеся вокруг проблемы «рехристианизации» жизни, стоят и сейчас, лишь частично кое в чем размягченные. С другой стороны, яды секуляризма, развившиеся на Западе, достаточно глубоко овладели и православным миром. Именно потому тема обновления жизни на религиозных началах не есть только русская или шире – только православная тема, она уже достаточно созрела и на Западе. Это есть почти общехристианская тема – кстати сказать, Гоголь очень чувствовал это, отчего у него (особенно в письмах) часто дает себя знать холодноватое отношение к конфессиональным расхождениям. |
| |
| Гоголя не поняли его современники, не разделили его исканий, его тоски о новой жизни – и это надломило его. За исключением двух-трех человек (в том числе, напр., архим. Бухарева с его наивными и в то же время глубокими «Тремя письмами к Гоголю»), все слои русского общества (в том числе и русское духовенство), все течения русской жизни оказались против Гоголя, открыто осуждали его именно за то, что было самым заветным, самым дорогим его вдохновением. Гоголь сознавал с полной ясностью всю первостепенную значительность его центральной темы, но чувствовал, что ни как мыслитель, ни как художник, он не был в силах раскрыть это. Это и подкосило его силы, – но всем своим пламенным устремлением к Христовой правде, к ее воплощению в жизненных отношениях, он остался живым и вдохновенным пророком обновления жизни. Он завещал это нам всем, и оттого так дорога, священна нам память о Гоголе. |
| |
Прот. В. Зеньковский |
| |
| 3 |
| |
|
|