I
Нева замерзала тогда,
когда немцы пошли в наступленье,
и всю зиму стонала вода
под немыслимой тяжестью льда,
в слепоте, глухоте и томленьи.
– Как там город любимый живет? –
тосковала вода и не знала,
устоял ли,
дожил ли...
И вот,
под напором разгневанных вод
проломился измученный лед,
и Нева Ленинград увидала.
Ленинград, Ленинград, Ленинград!
Да прославится хлеб его черствый
и безмолвье ослепших громад,
и дыханье крутых баррикад,
и людей непрощающий взгляд,
и сердец возмужавших упорство.
Все как прежде:
мосты над Невой,
тетивою натянутой туго,
и у штаба боец-часовой,
и балтийца бушлат боевой,
и шальная весенняя вьюга.
И опять отразился в воде,
на высоком ветру не сгорая,
тот костер, разожженный везде,
опаленных в борьбе и в труде,
знаменитых знамен Первомая. <…>
II
В теченьи этой медленной зимы,
круша ее железные потемки,
– Мы не уступим. Каменные мы, –
ты говорила голосам негромким.
И, наконец, изнемогла зима,
открылись заволоченные дали.
Чернеют разбомбленные дома, —
они мертвы, они не устояли.
А мы с тобой выходим на мосты
и под крылом торжественного мая
волнуешься и радуешься ты,
причины до конца не понимая.
А мы с тобой на облачко глядим,
и ветер нам глаза и губы студит.
А мы с тобой негромко говорим
о том, что было и о том, что будет.
Мы вырвались из этой длинной тьмы,
прошли через заслоны огневые. <…>
III
Там, где Нева в седой гранит одета,
стоят угрюмо, вод не шевеля,
подобные двум песням недопетым,
два недостроенных военных корабля.
Умолк металл и замерла работа,
но в неподвижных контурах живет
изогнутая линия полета,
крылатое стремление вперед.
Стальную грудь, стремящуюся к морю,
неумолимый сдерживает трос,
и на закате не играет зорю
от ветра отвернувшийся матрос.
И по ветрам тоскующие снасти
и борт, томящийся по глубине,
все наше недостроенное счастье
пронзительно напоминает мне.
А по весенней набережной мимо
балтийские проходят моряки,
вдыхают запах дегтя, моря, дыма,
упрямые сжимают кулаки.
Их никакой тоске не успокоить,
им ни в каком огне не догореть.
Они хотят все корабли достроить,
все песни недопетые допеть.
Им можно нанести любые раны,
но их нельзя согнуть и победить. <…>
IV
Вот опять обстрел артиллерийский.
Это где стреляют, милый друг?
Рвущийся, однообразно близкий,
в облака закутавшийся звук.
Но не свист летящего металла
вслед за ним, не груда мертвых тел...
Что-то вдруг светло затрепетало, –
теплый дождь на город налетел.
И его 6еспечная прохлада
так щедра и сладостна была,
опаленный камень Ленинграда
свежестью забытой обдала.
И смущенно признавались люди,
утерев невольную слезу,
что за грохот вражеских орудий
приняли весеннюю грозу.
Дождик льет, а мы с тобою дома.
Чай заварен, – вот и славно нам...
Позабытый мирный грохот грома...
Молоточки капель по камням.
Можно камень раздробить на части,
раскрошить железо и свинец,
но нельзя украсть минуту счастья
у людских выносливых сердец. <…>
Ленинград – Москва,
Май 1942 |