1
Да, так я и буду, забывши друзей,
Бродить в этом городе светлом.
Иль это не город, а светлый музей,
Пронизанный влагой и ветром?
Да, белая ночь ничего не поймет.
Да, черные окна не дрогнут.
Тягучее время, как сладостный мед,
Сочится на славные стогны.
Тягучее время речей не хранит,
Летит, как летело когда-то.
Не врезана в бронзу, не вбита в гранит
Короткая смертная дата.
И будто бы в жизни чужой, не в моей,
В каких-то дворцах Атлантиды
Качнулись колонны от рева морей
И рухнули кариатиды. <…>
2
Как будто я вернулся после жизни
Назад, в двадцатые года,
И не узнал гостей на братской тризне,
Загаданной еще тогда.
И если многих здесь недосчитаться,
То счет по-прежнему один:
Счет юных севастопольцев, кронштадтцев,
Не заработавших седин.
И первая война или вторая –
Все той же молодости сны.
И алый стяг пылает, не сгорая,
Под ветром северной весны.
И белые барашки бьются в бивни
Больших мостов через Неву.
И воздух синь. И набегают ливни
На блещущую синеву.
И тот же блеск. И юность мира та же,
И те же груды старых книг.
И в розовые стекла Эрмитажа
Глядит бессонный мой двойник. <…>
3
Еще ощерен оскал развалин,
Еще не выметен мертвый прах.
Еще погибших не называли,
Не поминали их на пирах.
Еще фанерой забиты окна,
Сквозняк разгуливает в дому,
На черном рынке матрацы мокнут,
Старухи дрогнут и смотрят в тьму.
Еще повсюду по Ленинграду
Рыданье ветра, звон топора.
Но всем мальчишкам дано в награду
Влезать на серый гранит Петра
И трогать змея. А змей не в духе,
Он понимает, что в день весны
Глаза мальчишек светлы и сухи,
Что детям снятся мужские сны.
И этот город – великий город.
Он – полный кубок у рта времен,
Весенним ветром, как встарь, распорот,
Весенним солнцем воспламенен.
И все, что было, что есть и будет,
В его преданьях воплощено.
Он все запомнит, и всех рассудит,
И всех разбудит, открыв окно. <…>
4
Под солнечным блеском,
Слепящим глаза,
На взморье, на резком
Ветру закипала слеза.
И с дикой тревогой
Рыдала сирена:
«Ступай и не трогай,
А сможешь, так помни смиренно!»
А белая ночь,
Улетая во тьму,
Сказала: «Помочь
Невозможно уже ничему.
Когда с высоты
Угрожала нам гибель
И ужас мосты
Между прошлым и будущим вздыбил,
В ту пору пылая
Без света и сна,
Поверь, что была я
Совсем не бела, а черна». <…> |