Ненастный вечер, тихий и холодный.
Мельчайший дождик сыплется впотьмах.
Прямой-прямой, пустой Международный
В огромных новых нежилых домах.
Тяжелый свет артиллерийских вспышек
То озаряет контуры колонн,
То статуи, стоящие на крышах,
То барельеф из каменных знамен
И стены – сплошь в пробоинах снарядов...
А на проспекте – кучка горожан:
Трамвая ждут у ржавой баррикады,
Ботву и доски бережно держа.
Вот женщина стоит с доской в объятьях;
Угрюмо сомкнуты ее уста,
Доска в гвоздях – как будто часть распятья,
Большой обломок русского креста.
Трамвая нет. Опять не дали тока,
А может быть, разрушил путь снаряд...
Опять пешком до центра – как далёко!
Пошли... Идут – и тихо говорят.
О том, что вот – попался дом проклятый,
Стоит – хоть бомбой дерево ломай.
Спокойно люди жили здесь когда-то,
Надолго строили себе дома.
А мы... Поежились и замолчали,
Разбомбленное зданье обходя.
Прямой проспект, пустой-пустой, печальный,
И граждане под сеткою дождя.
...О, чем утешить хмурых, незнакомых,
Но кровно близких и родных людей?
Им только б доски дотащить до дома
И ненадолго руки снять с гвоздей.
И я не утешаю, нет, – не думай,
Я утешеньем вас не оскорблю:
Я тем же каменным, сырым путем угрюмым
Тащусь, как вы, и, зубы сжав, – терплю.
Нет, утешенья только душу ранят, –
Давай молчать...
Но странно: дни придут,
И чьи-то руки пепел соберут
Из наших нищих, бедственных времянок.
И с трепетом, почти смешным для нас,
Снесут в музей, пронизанный огнями,
И под стекло положат, как алмаз,
Невзрачный пепел, смешанный с гвоздями.
Седой хранитель будет объяснять
Потомкам, приходящим изумляться:
– «Вот это – след Великого Огня,
Которым согревались ленинградцы.
В осадных, черных, медленных ночах,
Под плач сирен и орудийный грохот,
В их самодельных временных печах
Дотла сгорела целая эпоха.
Они спокойно всем пренебрегли,
Что не годилось для сопротивленья,
Все отдали победе, что могли,
Без мысли о признанье в поколеньях.
Напротив, им казалось по-другому:
Казалось им тогда, – всего важней
Охапку досок дотащить до дома
И ненадолго руки снять с гвоздей...
...Так, день за днем, без жалобы, без стона,
Невольный вздох – и тот в груди сдавив,
Они творили новые законы
Людского счастья и людской любви.
И вот теперь, когда земля светла,
Очищена от ржавчины и смрада, –
Мы чтим тебя, священная зола
Из бедственных времянок Ленинграда»... <…> |