ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА  
        
          
            
              С е р е б р я к о в  А л е к с а н д р  В л а д и м и р о в и ч,  отставной профессор.  | 
             
            
              Е л е н а  А н д р е е в н а,  его жена, 27-ми лет.  | 
             
            
              С о ф ь я  А л е к с а н д р о в н а  (С о н я), его дочь от первого  брака.  | 
             
            
              В о й н и ц к а я  М а р и я  В а с и л ь е в н а, вдова тайного советника, мать первой  жены профессора.  | 
             
            
              В о й н и ц к и й  И в а н  П е т р о в и ч, ее сын.  | 
             
            
              А с т р о в  М и х а и л  Л ь в о в и ч, врач.  | 
             
            
              Т е л е г и н  И л ь я  И л ь и ч, обедневший помещик.  | 
             
            
              М а р и н а, старая няня.  | 
             
            
              Р а б о т н и к.  | 
             
            
              | Действие происходит в в усадьбе Серебрякова. | 
             
          
         
              | 
    
    
      
        62 
            
        
        | 
    
    
      
        ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ 
              | 
    
    
      
        Сад. Видна часть дома с террасой. На аллее под старым тополем стол,  сервированный для чая. Скамьи, стулья; на одной из скамей лежит гитара.  Недалеко от стола качели. – Третий час дня. Пасмурно. 
          ____________ 
         
        | 
    
    
      
        М а р и н а   (сырая, малоподвижная старушка, сидит у самовара, вяжет чулок) и  А с т р о в  (ходит возле). 
  | 
    
    
      
        М а р и н а  (наливает стакан). Кушай, батюшка. 
         А с т р о в  (нехотя принимает  стакан).  Что-то не хочется. 
         М а р и н а. Может, водочки  выпьешь? 
         А с т р о в. Нет. Я не каждый  день водку пью. К тому же душно. 
        | 
    
    
      | Пауза. | 
    
    
      
        Нянька, сколько  прошло, как мы знакомы? 
         М а р и н а   (раздумывая). Сколько? Дай Бог  память... Ты приехал сюда, в эти края... когда?.. еще жива была Вера Петровна,  Сонечкина мать. Ты при ней к нам две зимы ездил... Ну, значит, лет одиннадцать  прошло. (Подумав). А может, и  больше... 
         А с т р о в.  Сильно я изменился с тех пор? 
         М а р и н а.  Сильно. Тогда ты молодой был, красивый, а теперь постарел. И красота уже не та.  Тоже сказать – и водочку пьешь. 
         А с т р о в.  Да... В десять лет другим человеком стал. А какая причина? Заработался, нянька.  От утра до ночи все на ногах, покою не знаю, а ночью лежишь под одеялом и  боишься, как бы к больному не потащили. За все время, пока мы с тобою знакомы,  у меня ни одного дня не было свободного. Как не постареть? Да и сама по себе  жизнь скучна, глупа, грязна... Затягивает  
        | 
    
    
      
        63 
           
         
  | 
    
    
      
        эта жизнь. Кругом  тебя одни чудаки, сплошь одни чудаки; а поживешь с ними года два-три и  мало-помалу сам, незаметно для себя, становишься чудаком. Неизбежная  участь. (Закручивая  свои длинные усы). Ишь,  громадные усы выросли... Глупые усы. Я стал чудаком, нянька... Поглупеть-то я  еще не поглупел, Бог милостив, мозги на своем месте, но чувства как-то  притупились. Ничего я не хочу, ничего мне не нужно, никого я не люблю... Вот  разве тебя только люблю. (Целует ее в голову). У меня в детстве  была такая же нянька. 
         М а р и н а.  Может, ты кушать хочешь? 
         А с т р о в.  Нет. В Великом посту на  третьей неделе поехал я в Малицкое на эпидемию... Сыпной  тиф... В избах народ вповалку... Грязь, вонь, дым, телята на полу, с  больными вместе... Поросята тут же... Возился я целый день, не присел, маковой  росинки во рту не было, а приехал домой, не дают отдохнуть – привезли с  железной дороги стрелочника; положил я его на стол, чтобы ему операцию делать, а он возьми и умри у меня под хлороформом. И когда вот не нужно, чувства проснулись во мне, и защемило мою совесть,  точно это я умышленно убил его... Сел я, закрыл глаза – вот этак, и думаю: те,  которые будут жить через сто-двести лет после нас и для которых мы теперь пробиваем  дорогу, помянут ли нас добрым словом? Нянька, ведь не помянут!
         М а р и н а.  Люди не помянут, зато Бог помянет. 
         А с т р о в.  Вот спасибо. Хорошо ты сказала.       
              | 
    
    
      Входит  В о й н и ц к и й.  | 
    
    
      
        В о й н и ц к и й  (выходит из дому;  он выспался после завтрака и имеет помятый вид; садится на скамью, поправляет  свой щегольской галстук). Да... 
  | 
    
    
      
        
          Пауза. 
         
        | 
    
    
      
        Да... 
         А с т р о в.  Выспался? 
         В о й н и ц к и й.  Да... Очень. (Зевает). С тех пор, как  здесь живет профессор со своею супругой, жизнь выбилась из колеи... Сплю не  вовремя, за завтраком и обедом ем разные кабули, пью вина... не здорово все это! Прежде  минуты свободной не было, я и Соня       
        | 
    
    
      
        64 
           
         
  | 
    
    
        
      «ДЯДЯ ВАНЯ». 
Программа спектакля в Павловском театре, присланная Чехову 
И.Л. Леонтьевым (Щегловым), с его пометами.  | 
    
    
      
        65 
           
         
  | 
    
    
      
        работали – мое  почтение, а теперь работает одна Соня, а я сплю, ем, пью... Нехорошо! 
         М а р и н а  (покачав головой). Порядки! Профессор  встает в 12 часов, а самовар кипит с утра, все его дожидается. Без них обедали  всегда в первом часу, как везде у людей, а при них в седьмом. Ночью профессор  читает и пишет, и вдруг часу во втором звонок... Что такое, батюшки? Чаю! Буди  для него народ, ставь самовар... Порядки! 
         А с т р о в.  И долго они еще здесь проживут? 
         В о й н и ц к и й  (свистит). Сто лет.  Профессор решил поселиться здесь. 
         М а р и н а.  Вот и теперь. Самовар уже два часа на столе, а они гулять пошли. 
         В о й н и ц к и й.  Идут, идут... Не волнуйся. 
              | 
    
    
      
        Слышны голоса; из  глубины сада, возвращаясь с прогулки, идут  С е р е б р я к о в,  Е л е н а  А н д р е е в н а,  С о н я  и  Т е л е г и н. 
        | 
    
    
      
        С е р е б р я к о в.  Прекрасно, прекрасно... Чудесные виды. 
         Т е л е г и н.  Замечательные, ваше превосходительство. 
         С о н я.  Мы завтра поедем в лесничество, папа. Хочешь? 
         В о й н и ц к и й.  Господа, чай пить! 
         С е р е б р я к о в.  Друзья мои, пришлите мне чай в кабинет, будьте добры! Мне сегодня нужно еще  кое-что сделать. 
         С о н я.  А в лесничестве тебе непременно понравится... 
        | 
    
    
      Е л е н а  А н д р е е в н а,  С е р е б р я к о в  и  С о н я  уходят в дом; Телегин идет к столу и садится возле  М а р и н ы.  | 
    
    
      
        В о й н и ц к и й.  Жарко, душно, а наш великий ученый в пальто, в калошах, с зонтиком и в  перчатках. 
         А с т р о в.  Стало быть, бережет себя. 
         В о й н и ц к и й.  А как она хороша! Как хороша! Во всю свою жизнь не видел женщины красивее. 
         Т е л е г и н.  Еду ли я по полю, Марина Тимофеевна, гуляю ли в тенистом саду, смотрю ли на  этот стол, я испытываю неизъяснимое блаженство! Погода очаровательная, птички  поют, живем мы все в мире и согласии, –  
        | 
    
    
      
        66 
            
        | 
    
    
      
        чего еще  нам? (Принимая  стакан). Чувствительно вам  благодарен! 
         В о й н и ц к и й  (мечтательно). Глаза... Чудная женщина! 
         А с т р о в.  Расскажи-ка что-нибудь, Иван Петрович. 
         В о й н и ц к и й  (вяло). Что тебе  рассказать? 
         А с т р о в.  Нового нет ли чего? 
         В о й н и ц к и й. Ничего.  Все старо. Я тот же, что и был, пожалуй, стал хуже, так как обленился, ничего  не делаю и только ворчу, как старый хрен. Моя старая галка, maman, все еще  лепечет про женскую эмансипацию; одним глазом смотрит в  могилу, а другим ищет в своих умных книжках зарю новой жизни. 
         А с т р о в.  А профессор? 
         В о й н и ц к и й.  А профессор по-прежнему от утра до глубокой ночи сидит у себя в кабинете и  пишет. «Напрягши ум,  наморщивши чело, всё оды пишем, пишем, и ни себе, ни им похвал нигде не  слышим». Бедная бумага! Он бы лучше свою автобиографию написал.  Какой это превосходный сюжет! Отставной профессор, понимаешь ли, старый сухарь,  ученая вобла... Подагра, ревматизм, мигрень, от ревности и зависти вспухла  печенка... Живет эта вобла в именье своей первой жены, живет поневоле, потому  что жить в городе ему не по карману. Вечно жалуется на свои несчастья, хотя, в  сущности, сам необыкновенно счастлив. (Нервно). Ты только подумай,  какое счастье! Сын простого дьячка, бурсак, добился ученых степеней и кафедры, стал его  превосходительством, зятем сенатора и прочее и прочее. Все это  неважно, впрочем. Но ты возьми вот что. Человек ровно  двадцать пять лет читает и пишет об искусстве, ровно ничего не понимая в  искусстве. Двадцать пять лет он пережевывает чужие мысли о реализме,  натурализме и всяком другом вздоре; двадцать пять лет читает и пишет о том, что  умным давно уже известно, а для глупых неинтересно, – значит, двадцать пять лет  переливает из пустого в порожнее. И в то же время какое самомнение! Какие  претензии! Он вышел в отставку, и его не знает ни одна живая душа, он  совершенно неизвестен; значит, двадцать пять лет он занимал чужое место. А  посмотри: шагает, как полубог! 
         А с т р о в.  Ну, ты, кажется, завидуешь. 
        | 
    
    
      
        67  
        | 
    
    
      
        В о й н и ц к и й.  Да, завидую! А какой успех у женщин! Ни один Дон-Жуан не знал такого полного  успеха! Его первая жена, моя сестра, прекрасное, кроткое создание, чистая, как  вот это голубое небо, благородная, великодушная, имевшая поклонников больше,  чем он учеников, – любила его так, как могут любить одни только чистые ангелы  таких же чистых и прекрасных, как они сами. Моя мать, его теща, до сих пор  обожает его, и до сих пор он внушает ей священный ужас. Его вторая жена,  красавица, умница – вы ее только что видели – вышла за него, когда уже он был  стар, отдала ему молодость, красоту, свободу, свой блеск. За что? Почему? 
         А с т р о в.  Она верна профессору? 
         В о й н и ц к и й.  К сожалению, да. 
         А с т р о в.  Почему же к сожалению? 
         В о й н и ц к и й.  Потому что эта верность фальшива от начала до конца. В ней много риторики, но  нет логики. Изменить старому мужу, которого терпеть не можешь, – это  безнравственно; стараться же заглушить в себе бедную молодость и живое чувство  – это не безнравственно. 
         Т е л е г и н  (плачущим голосом). Ваня, я не люблю, когда ты это говоришь. Ну, вот,  право... Кто изменяет жене или мужу, тот, значит,  неверный человек, тот может изменить и отечеству! 
         В о й н и ц к и й  (с  досадой). Заткни фонтан, Вафля! 
         Т е л е г и н.  Позволь, Ваня. Жена моя бежала от меня на другой день после свадьбы с любимым  человеком по причине моей непривлекательной наружности. После того я своего  долга не нарушал. Я до сих пор ее люблю и верен ей, помогаю, чем могу, и отдал  свое имущество на воспитание деточек, которых она прижила с любимым человеком.  Счастья я лишился, но у меня осталась гордость. А она? Молодость уже прошла,  красота под влиянием законов природы поблекла, любимый человек скончался... Что  же у нее осталось? 
        | 
    
    
      
        Входят  С о н я  и  Е л е н а  А н д р е е в н а; немного погодя входит  М а р и я  В а с и л ь е в н а  с книгой; она садится  и читает; ей дают чаю, и она пьет не глядя. 
        | 
    
    
      68 
        
           
        | 
    
    
      С о н я  (торопливо, няне). Там, нянечка,  мужики пришли. Поди, поговори с ними, а чай я сама... (Наливает чай).  | 
    
    
      | Няня уходит.  Елена Андреевна берет свою чашку и пьет, сидя на качелях. | 
    
    
      
         А с т р о в  (Елене Андреевне). Я ведь к вашему  мужу. Вы писали, что он очень болен, ревматизм и еще что-то, а оказывается, он  здоровехонек. 
         Е л е н а  А н д р е е в н а.  Вчера вечером он хандрил, жаловался на боли в ногах, а сегодня ничего... 
         А с т р о в.  А я-то сломя голову скакал тридцать верст. Ну, да ничего, не впервой. Зато уж  останусь у вас до завтра и, по крайней мере, высплюсь quantum  satis. 
         С о н я.  И прекрасно. Это такая редкость, что вы у нас ночуете. Вы, небось, не обедали? 
         А с т р о в.  Нет-с, не обедал. 
         С о н я.  Так вот кстати и пообедаете. Мы теперь обедаем в седьмом часу. (Пьет). Холодный чай! 
         Т е л е г и н.  В самоваре уже значительно понизилась температура. 
         Е л е н а  А н д р е е в н а.  Ничего, Иван Иваныч, мы и холодный выпьем. 
         Т е л е г и н.  Виноват-с... Не Иван Иваныч, а Илья Ильич-с... Илья Ильич Телегин, или, как  некоторые зовут меня по причине моего рябого лица, Вафля. Я когда-то крестил  Сонечку, и его превосходительство, ваш супруг, знает меня очень хорошо. Я  теперь у вас живу-с, в этом имении-с... Если изволили заметить, я каждый день с  вами обедаю. 
         С о н я.  Илья Ильич наш помощник, правая рука. (Нежно). Давайте,  крестненький, я вам еще налью. 
         М а р и я  В а с и л ь е в н а.  Ах! 
         С о н я.  Что с вами, бабушка? 
         М а р и я  В а с и л ь е в н а.  Забыла я сказать Александру... потеряла память... сегодня  получила я письмо из Харькова от Павла Алексеевича... Прислал свою новую  брошюру... 
         А с т р о в.  Интересно? 
        | 
    
    
      
        69 
            
        | 
    
    
      
        М а р и я  В а с и л ь е в н а.  Интересно, но как-то странно. Опровергает то, что семь лет назад сам же  защищал. Это ужасно! 
         В о й н и ц к и й.  Ничего нет ужасного. Пейте, maman, чай. 
         М а р и я  В а с и л ь е в н а.  Но я хочу говорить! 
         В о й н и ц к и й.  Но мы уже пятьдесят лет говорим и говорим, и  читаем брошюры. Пора бы уж и кончить. 
         М а р и я  В а с и л ь е в н а.  Тебе почему-то неприятно слушать, когда я говорю. Прости, Жан, но в последний  год ты так изменился, что я тебя совершенно не узнаю... Ты был человеком  определенных убеждений, светлою личностью... 
         В о й н и ц к и й.  О, да! Я был светлою личностью, от которой никому не было светло... 
        | 
    
    
      
        Пауза. 
        | 
    
    
      
        Я был светлою  личностью... Нельзя сострить ядовитей! Теперь мне сорок семь лет. До прошлого  года я так же, как вы, нарочно старался отуманивать свои глаза вашею этою  схоластикой, чтобы не видеть настоящей жизни, – и думал, что делаю хорошо. А  теперь, если бы вы знали! Я ночи не сплю с досады, от злости, что так глупо  проворонил время, когда мог бы иметь все, в чем отказывает мне теперь моя  старость! 
         С о н я.  Дядя Ваня, скучно! 
         М а р и я  В а с и л ь е в н а  (сыну). Ты точно обвиняешь  в чем-то свои прежние убеждения... Но виноваты не они, а ты сам. Ты забывал,  что убеждения сами по себе ничто, мертвая буква... Нужно было дело делать. 
         В о й н и ц к и й.  Дело? Не всякий способен быть пишущим perpetuum  mobile, как ваш герр профессор. 
         М а р и я  В а с и л ь е в н а.  Что ты хочешь этим сказать? 
         С о н я  (умоляюще). Бабушка! Дядя  Ваня! Умоляю вас! 
         В о й н и ц к и й.  Я молчу. Молчу и извиняюсь. 
        | 
    
    
      
        Пауза. 
        | 
    
    
      
        Е л е н а  А н д р е е в н а. А хорошая сегодня  погода... Не жарко...       
        | 
    
    
      
        70 
            
        
        | 
    
    
      
        Пауза. 
        | 
    
    
      
        В о й н и ц к и й.  В такую погоду хорошо повеситься... 
  | 
    
    
      Телегин  настраивает гитару. Марина ходит около дома и кличет кур.  | 
    
    
      
        М а р и н а.  Цып, цып, цып... 
         С о н я.  Нянечка, зачем мужики приходили?.. 
         М а р и н а.  Все то же, опять все насчет пустоши. Цып, цып, цып... 
         С о н я.  Кого ты это? 
         М а р и н а.  Пеструшка ушла с цыплятами... Вороны бы не потаскали... (Уходит). 
        | 
    
    
      Телегин  играет польку; все молча слушают; входит  р а б о т н и к.  | 
    
    
      
        Р а б о т н и к.  Господин доктор здесь? (Астрову). Пожалуйте, Михаил  Львович, за вами приехали. 
         А с т р о в.  Откуда? 
         Р а б о т н и к.  С фабрики. 
         А с т р о в  (с  досадой).  Покорно  благодарю. Что ж, надо ехать... (Ищет глазами фуражку). Досадно, черт  подери... 
         С о н я.  Как это неприятно, право... С фабрики приезжайте обедать. 
         А с т р о в.  Нет, уж поздно будет. Где уж... Куда уж... (Работнику). Вот что, притащи-ка  мне, любезный, рюмку водки, в самом деле. 
        | 
    
    
      | Работник уходит. | 
    
    
      
        Где уж... куда  уж... (Нашел  фуражку). У Островского в какой-то пьесе есть человек с большими усами и  малыми способностями... Так это я. Ну,  честь имею, господа... (Елене Андрееене). Если когда-нибудь  заглянете ко мне, вот вместе с Софьей Александровной, то буду искренно рад. У меня небольшое именьишко, всего десятин  тридцать, но, если интересуетесь, образцовый сад и питомник, какого не  найдете за тысячу верст кругом. Рядом со мною казенное лесничество... Лесничий там стар, болеет  всегда, так что, в сущности, я заведую всеми делами. 
        | 
    
    
      
        71 
         
  | 
    
    
      
        Е л е н а  А н д р е е в н а.  Мне уже говорили, что вы очень любите леса. Конечно, можно принести большую  пользу, но разве это не мешает вашему настоящему призванию? Ведь вы доктор. 
         А с т р о в.  Одному Богу известно, в чем наше настоящее призвание. 
         Е л е н а  А н д р е е в н а.  И интересно? 
         А с т р о в.  Да, дело интересное. 
         В о й н и ц к и й  (с иронией). Очень! 
         Е л е н а  А н д р е е в н а  (Астрову). Вы еще молодой  человек, вам на вид... ну, тридцать шесть-тридцать семь лет... и, должно быть,  не так интересно, как вы говорите. Все лес и лес. Я думаю, однообразно. 
         С о н я.  Нет, это чрезвычайно интересно. Михаил Львович каждый год сажает новые леса, и ему уже прислали бронзовую  медаль и диплом. Он хлопочет, чтобы не истребляли старых. Если вы  выслушаете его, то согласитесь с ним вполне. Он  говорит, что леса украшают землю, что они учат человека понимать прекрасное и  внушают ему величавое настроение. Леса смягчают суровый климат. В странах, где  мягкий климат, меньше тратится сил на борьбу с природой и потому там мягче и  нежнее человек; там люди красивы, гибки, легко возбудимы, речь их изящна,  движения грациозны. У них процветают науки и искусства, философия их не мрачна,  отношения к женщине полны изящного благородства... 
         В о й н и ц к и й  (смеясь). Браво, браво!..  Все это мило, но не убедительно, так что (Астрову) позволь мне, мой  друг, продолжать топить печи дровами и строить сараи из дерева. 
         А с т р о в. Ты можешь топить печи торфом, а сараи строить  из камня. Ну, я допускаю, руби леса из нужды, но зачем истреблять их? Русские  леса трещат под топором, гибнут  миллиарды деревьев, опустошаются жилища зверей и птиц, мелеют и  сохнут реки, исчезают безвозвратно чудные пейзажи, и всё оттого, что у ленивого  человека не хватает смысла нагнуться и поднять с земли топливо. (Елене Андреевне). Не правда ли,  сударыня? Надо быть безрассудным варваром, чтобы жечь в своей печке эту  красоту, разрушать то, чего мы не можем создать. Человек одарен разумом и  творческою силой, чтобы преумножать то, что ему  
        | 
    
    
      
        72 
           
         
  | 
    
    
      
        дано, но до сих  пор он не творил, а разрушал. Лесов все меньше и меньше, реки сохнут, дичь  перевелась, климат испорчен, и с каждым днем земля становится все беднее и  безобразнее. (Войницкому). Вот ты глядишь на меня с иронией,  и все, что я говорю, тебе кажется не серьезным и... и, быть может, это в самом  деле чудачество, но, когда я прохожу мимо крестьянских лесов, которые я спас от  порубки, или когда я слышу, как шумит мой молодой лес, посаженный моими руками,  я сознаю, что климат немножко и в моей власти, и что если через тысячу лет  человек будет счастлив, то в этом немножко буду виноват и я. Когда я сажаю березку и  потом вижу, как она зеленеет и качается от ветра, душа моя наполняется  гордостью, и я... (Увидев работника, который принес на подносе рюмку водки). Однако... (пьет) мне пора. Все это,  вероятно, чудачество, в конце концов. Честь имею кланяться! (Идет к дому). 
         С о н я  (берет его под  руку и идет вместе).  Когда  же вы приедете к нам? 
         А с т р о в.  Не знаю... 
         С о н я.  Опять через месяц?.. 
        | 
    
    
      
        А с т р о в  и  С о н я  уходят в дом; Мария Васильевна и  Телегин остаются возле стола; Елена Андреевна и Войницкий идут к террасе. 
        | 
    
    
      
        Е л е н а  А н д р е е в н а.  А вы, Иван Петрович, опять вели себя невозможно. Нужно было вам раздражать  Марию Васильевну, говорить о perpetuum mobile! И сегодня за завтраком вы опять  спорили с Александром. Как это мелко! 
         В о й н и ц к и й.  Но если я его ненавижу! 
         Е л е н а  А н д р е е в н а.  Ненавидеть Александра не за что, он такой же, как все. Не хуже вас. 
         В о й н и ц к и й.  Если бы вы могли видеть свое лицо, свои движения... Какая вам лень жить! Ах,  какая лень! 
         Е л е н а  А н д р е е в н а.  Ах, и лень, и скучно! Все бранят моего мужа, все смотрят на меня с сожалением:  несчастная, у нее старый муж! Это участие ко мне – о, как я его понимаю! Вот  как сказал сейчас Астров: все вы безрассудно губите леса, и скоро на земле  ничего не останется. Точно так вы безрассудно  
        | 
    
    
      
        73 
           
         
              | 
    
    
      
        губите человека, и  скоро, благодаря вам, на земле не останется ни верности, ни чистоты, ни  способности жертвовать собою. Почему вы не можете видеть равнодушно женщину,  если она не ваша? Потому что – прав этот доктор — во всех вас сидит бес  разрушения. Вам не жаль ни лесов, ни птиц, ни женщин, ни друг друга... 
         В о й н и ц к и й.  Не люблю я этой философии! 
        | 
    
    
      Пауза.  | 
    
    
      
        Е л е н а  А н д р е е в н а.  У этого доктора утомленное, нервное лицо. Интересное лицо. Соне, очевидно, он  нравится, она влюблена в него, и я ее понимаю. При мне он был здесь уже три  раза, но я застенчива и ни разу не поговорила с ним как следует, не обласкала  его. Он подумал, что я зла. Вероятно, Иван Петрович, оттого мы с вами такие  друзья, что оба мы нудные, скучные люди! Нудные! Не смотрите на меня так, я  этого не люблю. 
         В о й н и ц к и й.  Могу ли я смотреть на вас иначе, если я люблю вас? Вы мое счастье, жизнь, моя  молодость! Я знаю, шансы мои на взаимность ничтожны, равны нулю, но мне ничего  не нужно, позвольте мне только глядеть на вас, слышать ваш голос... 
         Е л е н а  А н д р е е в н а.  Тише, вас могут услышать! 
        | 
    
    
      | Идут в дом. | 
    
    
      
        В о й н и ц к и й  (идя  за нею).  Позвольте мне говорить о своей любви, не гоните меня прочь, и это одно будет  для меня величайшим счастьем... 
         Е л е н а  А н д р е е в н а.  Это мучительно...           | 
    
    
      Оба уходят в дом.  | 
    
    
      Телегин  бьет по струнам и играет польку; Мария Васильевна что-то записывает на полях  брошюры.  | 
    
    
      | З а н а в е с | 
    
    
      74 
        
           
          | 
    
    
      | Действие второе | 
    
    
      В раздел 
       | 
    
    
      Комментарии к действию 
         
       | 
    
    
      |   |