ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
| П р о з о р о в А н д р е й С е р г е е в и ч. |
| Н а т а л ь я И в а н о в н а, его невеста, потом жена. |
| О л ь г а |
его сестры. |
| М а ш а |
| И р и н а |
| К у л ы г и н Ф е д о р И л ь и ч, учитель гимназии, муж Маши. |
| В е р ш и н и н А л е к с а н д р И г н а т ь е в и ч, подполковник, батарейный командир. |
| Т у з е н б а х Н и к о л а й Л ь в о в и ч, барон, поручик. |
| С о л е н ы й В а с и л и й В а с и л ь е в и ч, штабс-капитан. |
| Ч е б у т ы к и н И в а н Р о м а н о в и ч, военный доктор. |
| Ф е д о т и к А л е к с е й П е т р о в и ч, подпоручик. |
| Р о д э В л а д и м и р К а р л о в и ч, подпоручик. |
| Ф е р а п о н т, сторож из земской управы, старик. |
| А н ф и с а, нянька, старуха 80 лет. |
| Действие происходит в губернском городе. |
|
118
|
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
|
В доме Прозоровых. Гостиная с колоннами, за которыми виден большой зал. Полдень; на дворе солнечно, весело. В зале накрывают стол для завтрака.
|
Ольга в синем форменном платье учительницы женской гимназии, все время поправляет ученические тетрадки, стоя и на ходу; Маша в черном платье, со шляпкой на коленях сидит и читает книжку, Ирина в белом платье стоит задумавшись.
|
О л ь г а. Отец умер ровно год назад, как раз в этот день, пятого мая, в твои именины, Ирина. Было очень холодно, тогда шел снег. Мне казалось, я не переживу, ты лежала в обмороке, как мертвая. Но вот прошел год, и мы вспоминаем об этом легко, ты уже в белом платье, лицо твое сияет. (Часы бьют двенадцать). И тогда также били часы.
|
| Пауза. |
Помню, когда отца несли, то играла музыка, на кладбище стреляли. Он был генерал, командовал бригадой, между тем народу шло мало. Впрочем, был дождь тогда. Сильный дождь и снег.
И р и н а. Зачем вспоминать!
|
За колоннами, в зале около стола показываются барон Т у з е н б а х, Ч е б у т ы к и н и С о л е н ы й. |
О л ь г а. Сегодня тепло, можно окна держать настежь, а березы еще не распускались. Отец получил бригаду и выехал с нами из Москвы одиннадцать лет назад, и, я отлично помню, в начале мая, вот в эту пору в Москве уже все в цвету, тепло, все залито солнцем. Одиннадцать лет прошло, а я помню там все, как будто выехали вчера. Боже мой! Сегодня утром проснулась,
|
119
|
увидела массу света, увидела весну, и радость заволновалась в моей душе, захотелось на родину страстно.
Ч е б у т ы к и н. Черта с два!
Т у з е н б а х. Конечно, вздор.
|
Маша, задумавшись над книжкой, тихо насвистывает песню. |
О л ь г а. Не свисти, Маша. Как это ты можешь!
|
Пауза.
|
Оттого, что я каждый день в гимназии и потом даю уроки до вечера, у меня постоянно болит голова и такие мысли, точно я уже состарилась. И в самом деле, за эти четыре года, пока служу в гимназии, я чувствую, как из меня выходят каждый день по каплям и силы, и молодость. И только растет и крепнет одна мечта...
И р и н а. Уехать в Москву. Продать дом, покончить все здесь и – в Москву...
О л ь г а. Да! Скорее в Москву.
|
Чебутыкин и Тузенбах смеются. |
И р и н а. Брат, вероятно, будет профессором, он все равно не станет жить здесь. Только вот остановка за бедной Машей.
О л ь г а. Маша будет приезжать в Москву на все лето, каждый год.
|
Маша тихо насвистывает песню. |
И р и н а. Бог даст, все устроится. (Глядя в окно). Хорошая погода сегодня. Я не знаю, отчего у меня на душе так светло! Сегодня утром вспомнила, что я именинница, и вдруг почувствовала радость, и вспомнила детство, когда еще была жива мама. И какие чудные мысли волновали меня, какие мысли!
О л ь г а. Сегодня ты вся сияешь, кажешься необыкновенно красивой. И Маша тоже красива. Андрей был бы хорош, только он располнел очень, это к нему не идет. А я постарела, похудела сильно, оттого, должно быть, что сержусь в гимназии на девочек. Вот сегодня я свободна, я дома, и у меня не болит голова, я чувствую себя моложе, чем вчера. Мне двадцать восемь лет, только... Все хорошо, все от Бога, но мне кажется, если бы
|
120
|
«Три сестры»
Автограф с правкой. Начало пьесы в переработанной редакции. |
121
|
я вышла замуж и целый день сидела дома, то это было бы лучше.
|
| Пауза. |
Я бы любила мужа.
Т у з е н б а х (Соленому). Такой вы вздор говорите, надоело вас слушать. (Входя в гостиную). Забыл сказать. Сегодня у вас с визитом будет наш новый батарейный командир Вершинин. (Садится у пианино).
О л ь г а. Ну, что ж! Очень рада.
И р и н а. Он старый?
Т у з е н б а х. Нет, ничего. Самое большее, лет сорок, сорок пять. (Тихо наигрывает). По-видимому, славный малый. Неглуп, это – несомненно. Только говорит много.
И р и н а. Интересный человек?
Т у з е н б а х. Да, ничего себе, только жена, теща и две девочки. Притом женат во второй раз. Он делает визиты и везде говорит, что у него жена и две девочки. И здесь скажет. Жена какая-то полоумная, с длинной девической косой, говорит одни высокопарные вещи, философствует и часто покушается на самоубийство, очевидно, чтобы насолить мужу. Я бы давно ушел от такой, но он терпит и только жалуется.
С о л е н ы й (входя из залы в гостиную с Чебутыкиным). Одной рукой я поднимаю только полтора пуда, а двумя пять, даже шесть пудов. Из этого я заключаю, что два человека сильнее одного не вдвое, а втрое, даже больше...
Ч е б у т ы к и н (читает на ходу газету). При выпадении волос... два золотника нафталина на полбутылки спирта... растворить и употреблять ежедневно... (Записывает в книжку). Запишем-с! (Соленому). Так вот, я говорю вам, пробочка втыкается в бутылочку, и сквозь нее проходит стеклянная трубочка... Потом вы берете щепоточку самых простых, обыкновеннейших квасцов...
И р и н а. Иван Романыч, милый Иван Романыч!
Ч е б у т ы к и н. Что, девочка моя, радость моя?
И р и н а. Скажите мне, отчего я сегодня так счастлива? Точно я на парусах, надо мной широкое голубое небо и носятся большие белые птицы. Отчего это? Отчего?
|
122
|
Ч е б у т ы к и н (целуя ей обе руки, нежно). Птица моя белая...
И р и н а. Когда я сегодня проснулась, встала и умылась, то мне вдруг стало казаться, что для меня все ясно на этом свете, и я знаю, как надо жить. Милый Иван Романыч, я знаю все. Человек должен трудиться, работать в поте лица, кто бы он ни был, и в этом одном заключается смысл и цель его жизни, его счастье, его восторги. Как хорошо быть рабочим, который встает чуть свет и бьет на улице камни, или пастухом, или учителем, который учит детей, или машинистом на железной дороге... Боже мой, не то что человеком, лучше быть волом, лучше быть простою лошадью, только бы работать, чем молодой женщиной, которая встает в двенадцать часов дня, потом пьет в постели кофе, потом два часа одевается... о, как это ужасно! В жаркую погоду так иногда хочется пить, как мне захотелось работать. И если я не буду рано вставать и трудиться, то откажите мне в вашей дружбе, Иван Романыч.
Ч е б у т ы к и н (нежно). Откажу, откажу...
О л ь г а. Отец приучил нас вставать в семь часов. Теперь Ирина просыпается в семь и по крайней мере до девяти лежит и о чем-то думает. А лицо серьезное! (Смеется).
И р и н а. Ты привыкла видеть меня девочкой и тебе странно, когда у меня серьезное лицо. Мне двадцать лет!
Т у з е н б а х. Тоска по труде, о Боже мой, как она мне понятна! Я не работал ни разу в жизни. Родился я в Петербурге, холодном и праздном, в семье, которая никогда не знала труда и никаких забот. Помню, когда я приезжал домой из корпуса, то лакей стаскивал с меня сапоги, я капризничал в это время, а моя мать смотрела на меня с благоговением и удивлялась, когда другие на меня смотрели иначе. Меня оберегали от труда. Только едва ли удалось оберечь, едва ли! Пришло время, надвигается на всех нас громада, готовится здоровая, сильная буря, которая идет, уже близка и скоро сдует с нашего общества лень, равнодушие, предубеждение к труду, гнилую скуку. Я буду работать, а через какие-нибудь 25–30 лет работать будет уже каждый человек. Каждый!
Ч е б у т ы к и н. Я не буду работать.
|
123
|
Т у з е н б а х. Вы не в счет.
С о л е н ы й. Через двадцать пять лет вас уже не будет на свете, слава Богу. Года через два-три вы умрете от кондрашки, или я вспылю и всажу вам пулю в лоб, ангел мой. (Вынимает из кармана флакон с духами и опрыскивает себе грудь, руки).
Ч е б у т ы к и н (смеется). А я в самом деле никогда ничего не делал. Как вышел из университета, так не ударил пальцем о палец, даже ни одной книжки не прочел, а читал только одни газеты... (Вынимает из кармана другую газету). Вот... Знаю по газетам, что был, положим, Добролюбов, а что он там писал – не знаю... Бог его знает...
|
Слышно, как стучат в пол из нижнего этажа. |
Вот... Зовут меня вниз, кто-то ко мне пришел. Сейчас приду... погодите... (Торопливо уходит, расчесывая бороду).
И р и н а. Это он что-то выдумал.
Т у з е н б а х. Да. Ушел с торжественной физиономией, очевидно, принесет вам сейчас подарок.
И р и н а. Как это неприятно!
О л ь г а. Да, это ужасно. Он всегда делает глупости.
М а ш а. У лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том... Златая цепь на дубе том... (Встает и напевает тихо).
О л ь г а. Ты сегодня невеселая, Маша.
|
Маша, напевая, надевает шляпу. |
Куда ты?
М а ш а. Домой.
И р и н а. Странно...
Т у з е н б а х. Уходить с именин!
М а ш а. Все равно... Приду вечером. Прощай, моя хорошая... (Целует Ирину). Желаю тебе еще раз, будь здорова, будь счастлива. В прежнее время, когда был жив отец, к нам на именины приходило всякий раз по тридцать-сорок офицеров, было шумно, а сегодня только полтора человека и тихо, как в пустыне... Я уйду... Сегодня я в мерлехлюндии, невесело мне, и ты не слушай меня. (Смеясь сквозь слезы). После поговорим, а пока прощай, моя милая, пойду куда-нибудь.
|
124
|
И р и н а (недовольная). Ну, какая ты...
О л ь г а (со слезами). Я понимаю тебя, Маша.
С о л е н ы й. Если философствует мужчина, то это будет философистика или там софистика; если же философствует женщина или две женщины, то уж это будет – потяни меня за палец.
М а ш а. Что вы хотите этим сказать, ужасно страшный человек?
С о л е н ы й. Ничего. Он ахнуть не успел, как на него медведь насел.
|
Пауза.
|
М а ш а (Ольге, сердито). Не реви!
|
Входят А н ф и с а и Ф е р а п о н т с тортом.
|
А н ф и с а. Сюда, батюшка мой. Входи, ноги у тебя чистые. (Ирине). Из земской управы, от Протопопова, Михаила Иваныча... Пирог.
И р и н а. Спасибо. Поблагодари. (Принимает торт).
Ф е р а п о н т. Чего?
И р и н а (громче). Поблагодари!
О л ь г а. Нянечка, дай ему пирога. Ферапонт, иди, там тебе пирога дадут.
Ф е р а п о н т. Чего?
А н ф и с а. Пойдем, батюшка Ферапонт Спиридоныч. Пойдем... (Уходит с Ферапонтом).
М а ш а. Не люблю я Протопопова, этого Михаила Потапыча, или Иваныча. Его не следует приглашать.
И р и н а. Я не приглашала.
М а ш а. И прекрасно.
|
Входит Ч е б у т ы к и н, за ним солдат с серебряным самоваром; гул изумления и недовольства. |
О л ь г а (закрывает лицо руками). Самовар! Это ужасно! (Уходит в залу к столу).
Ч е б у т ы к и н. Милые мои, хорошие мои, вы у меня единственные, вы для меня самое дорогое, что только есть на свете. Мне скоро шестьдесят, я старик, одинокий, ничтожный старик... Ничего во мне нет
|
125
|
хорошего, кроме этой любви к вам, и если бы не вы, то я бы давно уже не жил на свете... (Ирине). Милая, деточка моя, я знаю вас со дня вашего рождения... носил на руках... я любил покойницу маму...
И р и н а. Но зачем такие дорогие подарки!
Ч е б у т ы к и н (сквозь слезы, сердито). Дорогие подарки... Ну вас совсем! (Денщику). Неси самовар туда... (Дразнит). Дорогие подарки...
|
Денщик уносит самовар в залу.
|
А н ф и с а (проходя через гостиную). Милые, полковник незнакомый! Уж пальто снял, деточки, сюда идет. Аринушка, ты же будь ласковая, вежливенькая... (Уходя). И завтракать уже давно пора... Господи...
Т у з е н б а х. Вершинин, должно быть.
|
Входит В е р ш и н и н. |
Подполковник Вершинин!
В е р ш и н и н (Маше и Ирине). Честь имею представиться: Вершинин. Очень, очень рад, что, наконец, я у вас. Какие вы стали! Ай! ай!
И р и н а. Садитесь, пожалуйста. Нам очень приятно.
В е р ш и н и н (весело). Как я рад, как я рад! Но ведь вас три сестры. Я помню – три девочки. Лиц уж не помню, но что у вашего отца, полковника Прозорова, были три маленьких девочки, я отлично помню и видел собственными глазами. Как идет время! Ой, ой, как идет время!
Т у з е н б а х. Александр Игнатьевич из Москвы.
|
126
|
И р и н а. Из Москвы? Вы из Москвы?
В е р ш и н и н. Да, оттуда. Ваш покойный отец был там батарейным командиром, а я в той же бригаде офицером. (Маше). Вот ваше лицо немножко помню, кажется.
М а ш а. А я вас – нет!
И р и н а. Оля! Оля! (Кричит в залу). Оля, иди же!
|
О л ь г а входит из залы в гостиную. |
Подполковник Вершинин, оказывается, из Москвы.
В е р ш и н и н. Вы, стало быть, Ольга Сергеевна, старшая... А вы Мария... А вы Ирина – младшая...
О л ь г а. Вы из Москвы?
В е р ш и н и н. Да. Учился в Москве и начал службу в Москве, долго служил там, наконец получил здесь батарею – перешел сюда, как видите. Я вас не помню собственно, помню только, что вас было три сестры. Ваш отец сохранился у меня в памяти, вот закрою глаза и вижу, как живого. Я у вас бывал в Москве...
О л ь г а. Мне казалось, я всех помню, и вдруг...
В е р ш и н и н. Меня зовут Александром Игнатьевичем...
И р и н а. Александр Игнатьевич, вы из Москвы... Вот неожиданность!
О л ь г а. Ведь мы туда переезжаем.
И р и н а. Думаем, к осени уже будем там. Наш родной город, мы родились там... На Старой Басманной улице...
|
Обе смеются от радости. |
М а ш а. Неожиданно земляка увидели. (Живо). Теперь вспомнила! Помнишь, Оля, у нас говорили: «влюбленный майор». Вы были тогда поручиком и в кого-то были влюблены, и вас все дразнили почему-то майором...
В е р ш и н и н (смеется). Вот, вот... Влюбленный майор, это так...
М а ш а. У вас были тогда только усы... О, как вы постарели! (Сквозь слезы). Как вы постарели!
В е р ш и н и н. Да, когда меня звали влюбленным майором, я был еще молод, был влюблен. Теперь не то.
О л ь г а. Но у вас еще ни одного седого волоса. Вы постарели, но еще не стары.
В е р ш и н и н. Однако уже сорок третий год. Вы давно из Москвы?
И р и н а. Одиннадцать лет. Ну, что ты, Маша, плачешь, чудачка... (Сквозь слезы). И я заплачу...
М а ш а. Я ничего. А на какой вы улице жили?
В е р ш и н и н. На Старой Басманной.
О л ь г а. И мы там тоже...
В е р ш и н и н. Одно время я жил на Немецкой улице. С Немецкой улицы я хаживал в Красные
|
127
|
казармы. Там по пути угрюмый мост, под мостом вода шумит. Одинокому становится грустно на душе.
|
| Пауза. |
А здесь какая широкая, какая богатая река! Чудесная река!
О л ь г а. Да, но только холодно. Здесь холодно и комары...
В е р ш и н и н. Что вы! Здесь такой здоровый, хороший, славянский климат. Лес, река... и здесь тоже березы. Милые, скромные березы, я люблю их больше всех деревьев. Хорошо здесь жить. Только странно, вокзал железной дороги в двадцати верстах... И никто не знает, почему это так.
С о л е н ы й. А я знаю, почему это так.
|
Все глядят на него. |
Потому что если бы вокзал был близко, то не был бы далеко, а если он далеко, то, значит, не близко.
|
Неловкое молчание. |
Т у з е н б а х. Шутник, Василий Васильич.
О л ь г а. Теперь и я вспомнила вас. Помню.
В е р ш и н и н. Я вашу матушку знал.
Ч е б у т ы к и н. Хорошая была, царство ей небесное.
И р и н а. Мама в Москве погребена.
О л ь г а. В Ново-Девичьем...
М а ш а. Представьте, я уж начинаю забывать ее лицо. Так и о нас не будут помнить. Забудут.
В е р ш и н и н. Да. Забудут. Такова уж судьба наша, ничего не поделаешь. То, что кажется нам серьезным, значительным, очень важным, – придет время, – будет забыто или будет казаться неважным.
|
| Пауза. |
И интересно, мы теперь совсем не можем знать, что, собственно, будет считаться высоким, важным и что жалким, смешным. Разве открытие Коперника или, положим, Колумба не казалось в первое время ненужным, смешным, а какой-нибудь пустой вздор, написанный чудаком, не казался истиной? И может статься, что наша теперешняя жизнь, с которой мы так миримся,
|
128
|
будет со временем казаться странной, неудобной, неумной, недостаточно чистой, быть может, даже грешной.
Т у з е н б а х. Кто знает? А быть может, нашу жизнь назовут высокой и вспомнят о ней с уважением. Теперь нет пыток, нет казней, нашествий, но вместе с тем сколько страданий!
С о л е н ы й (тонким голосом). Цып, цып, цып... Барона кашей не корми, а только дай ему пофилософствовать.
Т у з е н б а х. Василий Васильич, прошу вас оставить меня в покое... (Садится на другое место). Это скучно, наконец.
С о л е н ы й (тонким голосом). Цып, цып, цып...
Т у з е н б а х (Вершинину). Страдания, которые наблюдаются теперь, – их так много! – говорят все-таки об известном нравственном подъеме, которого уже достигло общество...
В е р ш и н и н. Да, да, конечно.
Ч е б у т ы к и н. Вы только что сказали, барон, нашу жизнь назовут высокой; но люди всё же низенькие... (Встает). Глядите, какой я низенький. Это для моего утешения надо говорить, что жизнь моя высокая, понятная вещь.
|
За сценой игра на скрипке. |
М а ш а. Это Андрей играет, наш брат.
И р и н а. Он у нас ученый. Должно быть, будет профессором. Папа был военным, а его сын избрал себе ученую карьеру.
М а ш а. По желанию папы.
О л ь г а. Мы сегодня его задразнили. Он, кажется, влюблен немножко.
И р и н а. В одну здешнюю барышню. Сегодня она будет у нас, по всей вероятности.
М а ш а. Ах, как она одевается! Не то чтобы некрасиво, не модно, а просто жалко. Какая-то странная, яркая, желтоватая юбка с этакой пошленькой бахромой и красная кофточка. И щеки такие вымытые, вымытые! Андрей не влюблен – я не допускаю, все-таки у него вкус есть, а просто он так, дразнит нас, дурачится. Я вчера слышала, она выходит за Протопопова,
|
129
|
председателя здешней управы. И прекрасно... (В боковую дверь). Андрей, поди сюда! Милый, на минутку!
|
Входит Андрей. |
О л ь г а. Это мой брат, Андрей Сергеич.
В е р ш и н и н. Вершинин.
А н д р е й. Прозоров. (Утирает вспотевшее лицо). Вы к нам батарейным командиром?
О л ь г а. Можешь представить, Александр Игнатьич из Москвы.
А н д р е й. Да? Ну, поздравляю, теперь мои сестрицы не дадут вам покою.
В е р ш и н и н. Я уже успел надоесть вашим сестрам.
И р и н а. Посмотрите, какую рамочку для портрета подарил мне сегодня Андрей! (Показывает рамочку). Это он сам сделал.
В е р ш и н и н (глядя на рамочку и не зная, что сказать). Да... вещь...
И р и н а. И вот ту рамочку, что над пианино, он тоже сделал.
|
Андрей машет рукой и отходит. |
О л ь г а. Он у нас и ученый, и на скрипке играет, и выпиливает разные штучки, одним словом, мастер на все руки. Андрей, не уходи! У него манера – всегда уходить. Поди сюда!
|
Маша и Ирина берут его под руки и со смехом ведут назад. |
М а ш а. Иди, иди!
А н д р е й. Оставьте, пожалуйста.
М а ш а. Какой смешной! Александра Игнатьевича называли когда-то влюбленным майором, и он нисколько не сердился.
В е р ш и н и н. Нисколько!
М а ш а. А я хочу тебя назвать: влюбленный скрипач!
И р и н а. Или влюбленный профессор!..
О л ь г а. Он влюблен! Андрюша влюблен!
И р и н а (аплодируя). Браво, браво! Бис! Андрюшка влюблен!
|
130
|
Ч е б у т ы к и н (подходит сзади к Андрею и берет его обеими руками за талию). Для любви одной природа нас на свет произвела! (Хохочет; он все время с газетой).
А н д р е й. Ну, довольно, довольно... (Утирает лицо). Я всю ночь не спал я теперь немножко не в себе, как говорится. До четырех часов читал, потом лег, но ничего не вышло. Думал о том, о сем, а тут ранний рассвет, солнце так и лезет в спальню. Хочу за лето, пока буду здесь, перевести одну книжку с английского.
В е р ш и н и н. А вы читаете по-английски?
А н д р е й. Да. Отец, Царство ему Небесное, угнетал нас воспитанием. Это смешно и глупо, но в этом все-таки надо сознаться, после его смерти я стал полнеть и вот располнел в один год, точно мое тело освободилось от гнета. Благодаря отцу я и сестры знаем французский, немецкий и английский языки, а Ирина знает еще по-итальянски. Но чего это стоило!
М а ш а. В этом городе знать три языка ненужная роскошь. Даже и не роскошь, а какой-то ненужный придаток, вроде шестого пальца. Мы знаем много лишнего.
В е р ш и н и н. Вот-те на! (Смеется). Знаете много лишнего! Мне кажется, нет и не может быть такого скучного и унылого города, в котором был бы не нужен умный, образованный человек. Допустим, что среди ста тысяч населения этого города, конечно, отсталого и грубого, таких, как вы, только три. Само собою разумеется, вам не победить окружающей вас темной массы; в течение вашей жизни мало-помалу вы должны будете уступить и затеряться в стотысячной толпе, вас заглушит жизнь, но все же вы не исчезнете, не останетесь без влияния; таких, как вы, после вас явится уже, быть может, шесть, потом двенадцать и так далее, пока наконец такие, как вы, не станут большинством. Через двести, триста лет жизнь на земле будет невообразимо прекрасной, изумительной. Человеку нужна такая жизнь, и если ее нет пока, то он должен предчувствовать ее, ждать, мечтать, готовиться к ней, он должен для этого видеть и знать больше, чем видели и знали его дед и отец. (Смеется). А вы жалуетесь, что знаете много лишнего.
М а ш а (снимает шляпу). Я остаюсь завтракать.
|
131
|
И р и н а (со вздохом). Право, все это следовало бы записать...
|
А н д р е я нет, он незаметно ушел. |
Т у з е н б а х. Через много лет, вы говорите, жизнь на земле будет прекрасной, изумительной. Это правда. Но, чтобы участвовать в ней теперь, хотя издали, нужно приготовляться к ней, нужно работать...
В е р ш и н и н (встает). Да. Сколько, однако, у вас цветов! (Оглядываясь). И квартира чудесная. Завидую! А я всю жизнь мою болтался по квартиркам с двумя стульями, с одним диваном, и с печами, которые всегда дымят. У меня в жизни не хватало именно вот таких цветов... (Потирает руки). Эх! Ну, да что!
Т у з е н б а х. Да, нужно работать. Вы, небось, думаете: расчувствовался немец. Но я, честное слово, русский и по-немецки даже не говорю. Отец у меня православный...
|
| Пауза. |
В е р ш и н и н (ходит по сцене). Я часто думаю: что если бы начать жизнь снова, притом сознательно? Если бы одна жизнь, которая уже прожита, была, как говорится, начерно, другая – начисто! Тогда каждый из нас, я думаю, постарался бы прежде всего не повторять самого себя, по крайней мере создал бы для себя иную обстановку жизни, устроил бы себе такую квартиру с цветами, с массою света... У меня жена, двое девочек, притом жена дама нездоровая и так далее, и так далее, ну, а если бы начинать жизнь сначала, то я не женился бы... Нет, нет!
|
Входит К у л ы г и н в форменном фраке. |
К у л ы г и н (подходит к Ирине). Дорогая сестра, позволь мне поздравить тебя с днем твоего ангела и пожелать искренно, от души, здоровья и всего того, что можно пожелать девушке твоих лет. И позволь поднести тебе в подарок вот эту книжку. (Подает книжку). История нашей гимназии за пятьдесят лет, написанная мною. Пустяшная книжка, написана от нечего делать, но ты все-таки прочти. Здравствуйте, господа! (Вершинину). Кулыгин, учитель здешней гимназии. Надворный советник. (Ирине). В этой книжке ты найдешь
|
132
|
список всех кончивших курс в нашей гимназии за эти пятьдесят лет. Feci quod potui, faciant meliora potentes. (Целует Машу).
И р и н а. Но ведь на Пасху ты уже подарил мне такую книжку.
К у л ы г и н (смеется). Не может быть! В таком случае отдай назад, или вот лучше отдай полковнику. Возьмите, полковник. Когда-нибудь прочтете от скуки.
В е р ш и н и н. Благодарю вас. (Собирается уйти). Я чрезвычайно рад, что познакомился...
О л ь г а. Вы уходите? Нет, нет!
И р и н а. Вы останетесь у нас завтракать. Пожалуйста.
О л ь г а. Прошу вас!
В е р ш и н и н (кланяется). Я, кажется, попал на именины. Простите, я не знал, не поздравил вас... (Уходит с Ольгой в залу).
К у л ы г и н. Сегодня, господа, воскресный день, день отдыха, будем же отдыхать, будем веселиться каждый сообразно со своим возрастом и положением. Ковры надо будет убрать на лето и спрятать до зимы... Персидским порошком или нафталином... Римляне были здоровы, потому что умели трудиться, умели и отдыхать, у них была mens sana in corpore sano. Жизнь их текла по известным формам. Наш директор говорит: главное во всякой жизни – это ее форма... Что теряет свою форму, то кончается – и в нашей обыденной жизни то же самое. (Берет Машу за талию, смеясь). Маша меня любит. Моя жена меня любит. И оконные занавески тоже туда с коврами... Сегодня я весел, в отличном настроении духа. Маша, в четыре часа сегодня мы у директора. Устраивается прогулка педагогов и их семейств.
М а ш а. Не пойду я.
К у л ы г и н (огорченный). Милая Маша, почему?
М а ш а. После об этом... (Сердито). Хорошо, я пойду, только отстань, пожалуйста... (Отходит).
К у л ы г и н. А затем вечер проведем у директора. Несмотря на свое болезненное состояние, этот человек
|
133
|
старается прежде всего быть общественным. Превосходная, светлая личность. Великолепный человек. Вчера после совета он мне говорит: «Устал, Федор Ильич! Устал!» (Смотрит на стенные часы, потом на свои). Ваши часы спешат на семь, минут. Да, говорит, устал!
|
За сценой игра на скрипке. |
О л ь г а. Господа, милости просим, пожалуйте завтракать! Пирог!
К у л ы г и н. Ах, милая моя Ольга, милая моя! Я вчера работал с утра до одиннадцати часов вечера, устал и сегодня чувствую себя счастливым. (Уходит в залу к столу). Милая моя...
Ч е б у т ы к и н (кладет газету в карман, причесывает бороду). Пирог? Великолепно!
М а ш а (Чебутыкину строго). Только смотрите: ничего не пить сегодня. Слышите? Вам вредно пить.
Ч е б у т ы к и н. Эва! У меня уж прошло. Два года, как запоя не было. (Нетерпеливо). Э, матушка, да не все ли равно!
М а ш а. Все-таки не смейте пить. Не смейте. (Сердито, но так, чтобы не слышал муж). Опять, черт подери, скучать целый вечер у директора!
Т у з е н б а х. Я бы не пошел на вашем месте... Очень просто.
Ч е б у т ы к и н. Не ходите, дуся моя.
М а ш а. Да, не ходите... Эта жизнь проклятая, невыносимая... (Идет в залу).
Ч е б у т ы к и н (идет к ней). Ну-у!
С о л е н ы й (проходя в залу). Цып, цып, цып...
Т у з е н б а х. Довольно, Василий Васильич. Будет!
С о л е н ы й. Цып, цып, цып...
К у л ы г и н (весело). Ваше здоровье, полковник! Я педагог, и здесь в доме свой человек, Машин муж... Она добрая, очень добрая...
В е р ш и н и н. Я выпью вот этой темной водки... (Пьет). Ваше здоровье! (Ольге). Мне у вас так хорошо!..
|
В гостиной остаются только Ирина и Тузенбах. |
И р и н а. Маша сегодня не в духе. Она вышла замуж восемнадцати лет, когда он казался ей самым
|
134
|
умным человеком. А теперь не то. Он самый добрый, но не самый умный.
О л ь г а (нетерпеливо). Андрей, иди же наконец!
А н д р е й (за сценой). Сейчас. (Входит и идет к столу).
Т у з е н б а х. О чем вы думаете?
И р и н а. Так. Я не люблю и боюсь этого вашего Соленого. Он говорит одни глупости...
Т у з е н б а х. Странный он человек. Мне и жаль его, и досадно, но больше жаль. Мне кажется, он застенчив... Когда мы вдвоем с ним, то он бывает очень умен и ласков, а в обществе он грубый человек, бретер. Не ходите, пусть пока сядут за стол. Дайте мне побыть около вас. О чем вы думаете?
|
| Пауза. |
Вам двадцать лет, мне еще нет тридцати. Сколько лет нам осталось впереди, длинный, длинный ряд дней, полных моей любви к вам...
И р и н а. Николай Львович, не говорите мне о любви.
Т у з е н б а х (не слушая). У меня страстная жажда жизни, борьбы, труда, и эта жажда в душе слилась с любовью к вам, Ирина, и, как нарочно, вы прекрасны, и жизнь мне кажется такой прекрасной! О чем вы думаете?
И р и н а. Вы говорите: прекрасна жизнь. Да, но если она только кажется такой! У нас, трех сестер, жизнь не была еще прекрасной, она заглушала нас, как сорная трава... Текут у меня слезы. Это не нужно... (Быстро вытирает лицо, улыбается). Работать нужно, работать. Оттого нам невесело и смотрим мы на жизнь так мрачно, что не знаем труда. Мы родились от людей, презиравших труд...
|
Наталия Ивановна входит; она в розовом платье, с зеленым поясом. |
Н а т а ш а. Там уже завтракать садятся... Я опоздала... (Мельком глядится в зеркало, поправляется). Кажется, причесана ничего себе... (Увидев Ирину). Милая Ирина Сергеевна, поздравляю вас! (Целует крепко и продолжительно). У вас много гостей, мне, право, совестно... Здравствуйте, барон!
|
135
|
О л ь г а (входя в гостиную). Ну, вот и Наталия Ивановна. Здравствуйте, моя милая!
|
Целуются. |
Н а т а ш а. С именинницей. У вас такое большое общество, я смущена ужасно...
О л ь г а. Полно, у нас всё свои. (Вполголоса испуганно). На вас зеленый пояс! Милая, это не хорошо!
Н а т а ш а. Разве есть примета?
О л ь г а. Нет, просто не идет... и как-то странно...
Н а т а ш а (плачущим голосом). Да? Но ведь это не зеленый, а скорее матовый. (Идет за Ольгой в залу).
|
В зале садятся завтракать; в гостиной ни души. |
К у л ы г и н. Желаю тебе, Ирина, жениха хорошего. Пора тебе уж выходить.
Ч е б у т ы к и н. Наталья Ивановна, и вам женишка желаю.
К у л ы г и н. У Натальи Ивановны уже есть женишок.
М а ш а (стучит вилкой по тарелке). Выпью рюмочку винца! Эх-ма, жизнь малиновая, где наша не пропадала!
К у л ы г и н. Ты ведешь себя на три с минусом.
В е р ш и н и н. А наливка вкусная. На чем это настоено?
С о л е н ы й. На тараканах.
И р и н а (плачущим голосом). Фу! Фу! Какое отвращение!..
О л ь г а. За ужином будет жареная индейка и сладкий пирог с яблоками. Слава Богу, сегодня целый день я дома, вечером – дома... Господа, вечером приходите.
В е р ш и н и н. Позвольте и мне прийти вечером!
И р и н а. Пожалуйста.
Н а т а ш а. У них попросту.
Ч е б у т ы к и н. Для любви одной природа нас на свет произвела. (Смеется).
А н д р е й (сердито). Перестаньте, господа! Не надоело вам.
|
Ф е д о т и к и Р о д э входят с большой корзиной цветов. |
Ф е д о т и к. Однако уже завтракают.
|
136
|
Р о д э (громко и картавя). Завтракают? Да, уже завтракают...
Ф е д о т и к. Погоди минутку! (Снимает фотографию). Раз! Погоди еще немного... (Снимает другую фотографию). Два! Теперь готово!
|
Берут корзину и идут в залу, где их встречают с шумом. |
Р о д э (громко). Поздравляю, желаю всего, всего! Погода сегодня очаровательная, одно великолепие. Сегодня все утро гулял с гимназистами. Я преподаю в гимназии гимнастику...
Ф е д о т и к. Можете двигаться, Ирина Сергеевна, можете! (Снимая фотографию). Вы сегодня интересны. (Вынимает из кармана волчок). Вот, между прочим, волчок... Удивительный звук...
И р и н а. Какая прелесть!
М а ш а. У лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том... Златая цепь на дубе том... (Плаксиво). Ну, зачем я это говорю? Привязалась ко мне эта фраза с самого утра...
К у л ы г и н. Тринадцать за столом!
Р о д э (громко). Господа, неужели вы придаете значение предрассудкам?
|
| Смех. |
К у л ы г и н. Если тринадцать за столом, то, значит, есть тут влюбленные. Уж не вы ли, Иван Романович, чего доброго...
|
| Смех. |
Ч е б у т ы к и н. Я старый грешник, а вот отчего Наталья Ивановна сконфузилась, решительно понять не могу.
|
Громкий смех; Наташа выбегает из залы в гостиную, за ней Андрей. |
А н д р е й. Полно, не обращайте внимания! Погодите... постойте, прошу вас...
Н а т а ш а. Мне стыдно... Я не знаю, что со мной делается, а они поднимают меня на смех. То, что я сейчас вышла из-за стола, неприлично, но я не могу... не могу... (Закрывает лицо руками).
|
137
|
А н д р е й. Дорогая моя, прошу вас, умоляю, не волнуйтесь. Уверяю вас, они шутят, они от доброго сердца. Дорогая моя, моя хорошая, они все добрые, сердечные люди и любят меня и вас. Идите сюда к окну, нас здесь не видно им... (Оглядывается).
Н а т а ш а. Я так не привыкла бывать в обществе!..
А н д р е й. О молодость, чудная, прекрасная молодость! Моя дорогая, моя хорошая, не волнуйтесь так!.. Верьте мне, верьте... Мне так хорошо, душа полна любви, восторга... О, нас не видят! Не видят! За что, за что я полюбил вас, когда полюбил – о, ничего не понимаю. Дорогая моя, хорошая, чистая, будьте моей женой! Я вас люблю, люблю... как никого никогда...
|
Поцелуй. |
Д в а о ф и ц е р а входят и, увидев целующуюся пару, останавливаются в изумлении. |
| З а н а в е с |
138
|
| |
| Действие второе |
В раздел
|
| Комментарии |
| |
© Санкт-Петербургский государственный университет